Стоит ли говорить, что после ухода Ольги Люциус сразу же самым тщательным образом исследовал ларец? Увы, он был действительно пуст, и причина вспышки также осталась для Малфоя секретом. Осмотр комнаты также ничего не дал: ни обнаруживающие чары, ни заклятье призыва, ни банальный обыск ничего не дали. Дом Соломиных словно издевался над Люциусом, предлагая ему все свои сокровища, но не выдавая ни одной действительно важной тайны. Словно в насмешку он привел нежданного гостя в эту ярко-зеленую комнату, в которой не было ничего, ровным счетом ничего интересного и полезного, сводя шансы поквитаться с предателем на нет. Он осмотрел весь дом, ни на минуту не оставаясь без сопровождения Соломиной-младшей, и вот теперь впервые оказался в долгожданном одиночестве - и где? В средоточии пустой сентиментальности. Пара шкатулок с драгоценностями жены Соломина, да несколько ее сентиментальных писем какой-то родственнице или подруге - вот и вся добыча. В раздражении Люциус пробежал взглядом по бесполезным летящим строкам на хорошем французском: "...поэтому ее будущее внушает мне опасения, Жюли. Оля так импульсивна, порывиста, это свойственно юности, но может погубить не только ее чистоту, но и помешать ее браку. Ведь ты знаешь, милая Жюли, как много судеб сломало это проклятье Первой Ночи!.. Я не могу допустить, чтобы моя девочка стала жертвой собственной наивности и недостатка опыта..."
С этих строк разум Люциуса был поглощен содержанием письма, оставив на страже лишь слух. Сквозь многочисленные лирические отступления проступал смысл, и он заставил сердце Малфоя забиться сильнее, подгоняя по жилам кровь в предвкушении мести. Письмо искренне и без утайки поведало ему одну из сокровенных семейных тайн - как раз из тех, что существуют в любом благородном семействе, но никогда не вытаскиваются на свет божий и передаются вполголоса и тайком, да на смертном одре, когда их хранителю приходится передавать вместе с фамильными сокровищами и фамильные скелеты. До того же момента младшие члены семьи остаются в блаженном неведеньи, и Малфой был уверен, что и Ольгу вряд ли посвятили в суть дела.
А суть была в том, что женщин их рода подстерегало проклятье. Оно пробуждалось вместе с женской сущностью и затаивалось в глубине души очередной Соломиной-Стрельцовой-Калининой-... и дальше по женской линии рода, чтобы проснуться в момент ее первой близости и страсти и навеки связать с избранником. Причем характер этой связи почти восхищал своей иезуитской тонкостью замысла...
Услышав шаги, Люциус быстро вернул письмо в ларец, окинул пристальным взглядом комнату и найдя ее вид вполне первозданным, сел в кресло. Новую информацию следовало обдумать.

Новое знание - по сути печальное, но далекое, как чужой траур - странным образом горячило обычно холодную кровь колдуна. Возможная авантюра уже скреблась под дверью, мурлыча намеки и суля последствия, и ему было нечего возразить против ее доводов. Какая-то часть рассудка негромок молвила что-то о возрасте и приличиях, но эти аргументы были безжалостно отклонены, как бесполезные.
За обедом Люциус был очень любезен.
Он проникновенно улыбался молодой Соломиной, случайно касался ее руки, передавая соус, и смотрел ей в глаза. Любимый бриллиант Дмитрия Соломина оказался хрусталем - прекрасным и уязвимым. Восхитительно...

- Восхитительное вино, Ольга. Кстати, как вас называет отец? Есть же у вашего имени какие-то... - он сделал точно рассчитанную паузу, - ...ласковые формы?

Люциус улыбнулся, глядя ей в глаза. Лорд Малфой любил и умел охотиться, но когда добыча сама идет навстречу - кто же будет возражать?

- Разумеется... Оля.

Он встал, отодвинул ее стул, помог подняться. Сжал невзначай тонкую кисть - ничего не значащий жест почтенного друга семьи, и будь Люциус лет на двадцать постарше, это бы выглядело так мило и дружески... Старый мистер Малфой пожимает ручку девицы, берет ее за локоток, слегка касается спины... Кто заподозрит похоть в старомодной галантности старика? Но пока Люциус стариком не был, и его жесты можно было понимать, как угодно.

Ответив девушке все той же многозначительной улыбкой, Люциус окинул комнату взглядом стратега. Постель - рано. Диван в глубине комнаты - рискованно. А вот скромная софа у окна возле столика подойдет. Скромное светлое место, прекрасно подходит как для учебы и работы, так и для интимных бесед и признаний. Взяв книгу из рук Ольги, Малфой прошел к окну и присел на софу, оставляя место для самой хозяйки, но ни на чем не не настаивая.

- Я вижу, у вас уже есть свои наброски, - он взглядом указал на тетрадь, которую Соломина все еще сжимала в руках, - Покажете?

Никакого насилия. Не тот случай. Любезная вкрадчивость, светская непринужденность, алые лепестки, устилающие дорожку к соблазну.

- Вы так аккуратны в переводе, - проговорил Малфой, проводя указательным пальцем по линии ее воротника, ровно по линии, гладя кружево и не касаясь кожи, - Редкое и прекрасное качество в наше время. Вы далеко пойдете, госпожа Соломина. Здесь Present Simple...

Последняя фраза прозвучала так чувственно, что сама английская грамматика покраснела бы, если б могла.
Люциус небрежно положил одну руку на подоконник за спиной Ольги, а второй взял тетрадь, исписанную крупным, ясным почерком. Таким же ясным и открытым, как его обладательница.

- Basilio Paludula? - Слегка отвел тетрадь в сторону, нечаянно касаясь ее краем груди Ольги, - Неудивительно, что вы не могли классифицировать это, Оля. Так звали одного итальянского чародея... Кажется, большой был специалист по этим вашим... Кикеморам?

И он вопросительно вздернул бровь, рассматривая в книге одну из иллюстраций с бесформенным растрепанным существом и продолжая щекотать воротник Ольги, умудряясь при этом не нарушать приличий.

- Они действуют... Просто нужен определенный опыт, - проговорил Люциус, слегка склонившись над ее пылающим лицом, изучая ее страсть, как страну на карте. Все они одинаковы, эти ландшафты, в них нет ничего оригинального. Все те же равнины, горы, леса и реки. Разница невелика. Он столько раз видел женщин за несколько минут до окончательной сдачи. Одни краснеют от внутреннего пожара, другие бледнеют от страсти, одни прикрывают глаза от предвкушения, другие пристально смотрят в упор блестящими от любовной лихорадки глазами, одни облизывают губы, другие ловят внезапно высохший воздух, но в целом... Все так банально и предсказуемо. Только подлинная страсть неизменно трогает, отзываясь чуть учащенным биением сердца. Страсть юной, пылкой девушки не может не тронуть, это как первые нарциссы весной, как первые майские грозы. Каждый год повторяются заново, но...

Однако он не спешил штурмовать эту открытую настежь крепость. Обвел указательным пальцем красивую линию губ, провел по бархатисто нежной щеке... Единственная дочь, любимая, драгоценность Соломина, завещанная этой польской крысе. "Нет-нет, пан Калиновский, вы не получите этот пирог... целым", - подумал Люциус, доставая палочку и легко касаясь лифа ее платья. Ткань разошлась по шву, обнажая белое кружево белья.

- Видите?.. Это то самое заклинание разрыва, описанное в вашей книге. Оно работает, - прошептал он, почти касаясь дыханием ее губ.

Даже китайский дракон, воспаривший из торта, ошеломил бы Люциуса меньше, чем это превращение робкой стыдливой девственницы (а ведь не сомневался же, что это так!) в страстную тигрицу, невинности в которой было не больше, чем в Снейпе оптимизма. Коварный план стремительно летел к чертям. Люциус отпрянул, пытаясь отодвинуть Соломину от себя и застегнуть рубашку.

- Ольга! Вы... Не думал, что скажу это, но... может, вернемся к вашим переводам? - Он снял ее руку с самого дорогого и призвал сюртук.

Сказать, что Малфой был рассержен - не сказать ничего. Рыжая Соломина была готова сделать то, что уже сделал с ним (в определенном смысле) ее отец - просто изнасиловать. Грубо, цинично и быстро. А эту роль Малфой предпочитал оставлять за собой.

- Нет. Так нельзя.

Люциус встал и прошелся по комнате, пытаясь привести нервы в порядок. Как он мог допустить такой промах? Ведь ее мать ясно написала... Ах, дьявол! Дата! Надо было посмотреть на дату письма! Он на миг прикрыл глаза, скорбя о собственной непредусмотрительности. И все же, кто был у нее первым? Неужели сам... А впрочем, какая теперь разница.
Люциус уже давно не чувствовал себя настолько униженным и загнанным в клетку. Его обошли со всех сторон. "Неудивительно, что Соломин оставил ее дома. Его сокровищу нечего опасаться", - подумал он, прожигая взглядом зимний парк за окном. Неужели игра проиграна? А может, все же убить ее? Малфой покосился на Ольгу, обиженно ушедшую в переводы. Нет. Слишком много проблем, а пользы никакой. Н-да. Осталось уйти... Как они говорят? "Несолоно хлебавши"?..
Он отвернулся к окну, бездумно отвечая на вопросы и слушая тикание часов. Тик-так, тик-так, вот так, вот так...

"В заложницы? Грубо. Наложить заклятье? Шантаж? Нет, нет..." Всё это были хорошие варианты для мести, но плохие - для поражения. Проигрывать надо уметь. А месть хороша в холодном виде. Как ни странно, некоторые пословицы у магглов и волшебников полностью совпадают, намекая на общность самых глубоких корней.
Но мобильные телефоны их не роднили. Пока Ольга разговаривала с кем-то, прижимая к уху это странное устройство, Люциус отстранено смотрел в окно, прислушиваясь к разговору и демонстрируя полное равнодушие к происходящему. Он почти смирился со своим положением и хотел только одного - как можно скорее вернуться в Малфой Менор, принять ванну, поужинать, выпить на порцию огневиски больше, чем обыкновенно, и лечь спать. Мстить он будет потом. Будет непременно, жестоко и безжалостно, но потом, после, когда история немного отлежится и покроется плесенью, как рокфор, и только тогда будет готова к употреблению.

- Что-то случилось? - равнодушно спросил он, не поворачиваясь к Соломиной.

"Опомнился. Испугался, - с некоторым злорадством подумал Малфой, подходя к вздрагивающей Ольге, - Засуетился". Словам Ольги он не поверил ни на кнат. "Нападение мафии" было привычной, почти традиционной отговоркой в России, Италии и, как ни странно, Японии. На внезапные атаки невидимых, но всемогущих злодеев было легко списывать любые свои грехи, оборачиваясь невинной жертвой быстрее, чем боггарт - ночным кошмаром. Если бы Ольга отвлеклась от своей игры в сиротку и увидела бы выражение лица Малфоя, она наверняка бы кинулась с жаром его разубеждать, однако она, кажется, чересчур увлеклась и изображала рыдания, отвернувшись к стене. Ну, играть, так играть....
Колдун как бы сочувственно погладил ее вздрагивающие плечи и негромко проговорил:

- Ну что вы, Оля, я вам, разумеется, верю. Дмитрий - мой давный, уважаемый партнер, он никогда бы не смог поступить непорядочно... Не плачьте, уверен, что все разрешится.

Продолжая гладить ее плечи, он спускался все ниже, к талии, и вот уже слегка прижимал к себе Ольгу, положив руки на ее бедра, как вдруг...

"Что с него взять? Гнида бессердечная. Все они там отсырели в своих туманах. Случись что с его собственным сыном, и то бы, небось, не дрогнул. Что за нация..." Дмитрий погладил руку дочери, всматриваясь в бледное личико. Натерпелась страху, бедняжка. Пусть отдохнет. Ей ни к чему слышать все это сейчас.  Как бы он хотел выставить англичанина за дверь, закричать на него, приложить крепким словцом эту физиономию, пропитанную высокомерием, чтобы обиделся и оставил их вдвоем, оставил их в покое! Но ведь все равно не оставит... Надо объясниться. Проклятые англичане. И зачем он с ними связался?..

- Люциус, я должен принести извинения за все, что случилось. Тут кое-кто вмешался. Но все позади.

Разумеется, таких скупых объяснений Малфою было недостаточно, но вместо комментариев Соломин просто вытащил из кармана большой серебряный перстень с черным агатовым глазом, еще бурый и липкий от крови.

Вот ведь гадюка скользкая... Соломин и сам не был святым, но он все же старался быть честным, а неприглядную правду, доведись ей случиться, прятал в самой глубине молчания. Для Малфоя неприглядной правды не существовало. Он тут же ее переиначивал, переодевал, без зазрения совести превращал потаскуху в святую деву, и ведь все верили! Вот ведь сукин сын. А что он вообще делал в ее комнате? Соломин прищурился, пытаясь поймать взгляд англичанина. Да куда там.

- А ведь признайся, ты ж хотел отомстить, а? На ней отыграться думал? - Дмитрий с горечью кивнул на все еще бесчувственное тело дочери, - А, ладно. Чего не случилось, того не произошло. Ты к моей дочке не суйся, Малфой. Она тебе отпор дать сумеет!

В голосе Соломина звучала гордость за наследницу.

- Ага. Значит, о Проклятьи мы уже осведомлены? И откуда, позволь спросить? Промышляешь чужими семейными тайнами, Малфой?

Да бесполезно. Сколько не мечи в него грозные взгляды, хоть плюй в глаза - всё божья роса! Ни стыда, ни совести. Соломин и сам не заметил, как раздражение в адрес Люциуса уже наполнило его до краев. Как смеет этот слизняк так говорить о его дочери! Что дает ему право делать такие предположения? Кровь ударила в голову колдуна, и ему пришлось совершить второй подвиг на сегодня - сдержаться, не закатить оплеуху этому лощеному наглецу. Пришлось проглотить: да, он знает о Проклятьи. И, возможно, даже пытался это использовать. Но по крайней мере он ее не убил...

- Ты за ее честь-то не переживай. Ее честь останется здесь, в ее семье, - Соломин ткнул пальцем в пространство девичьей спальни, - И ее первенец будет принадлежать не роду Калиновских и, уж конечно, не Малфоев, а нашему роду. Роду Соломиных!